Наиболее устойчивыми переменами оказались новые формы правления и документирования. Ни то ни другое нельзя приписывать исключительно влиянию нормандских переселенцев, однако в обоих случаях они сыграли определенную роль. У нас почти нет документальных свидетельств о Шотландии до XI века, но при правлении Давида и его внуков ситуация быстро изменилась. Следует проявлять осторожность, связывая это с новыми социальными и политическими структурами. В значительной степени появившиеся документальные свидетельства позволяют нам лучше разглядеть структуры, существовавшие уже давно. Тем не менее не может быть никаких сомнений в том, что шотландское государство и общество решительно переходили «от памяти к документу».

Особый интерес представляет форма этих письменных источников. Самые ранние шотландские хартии начала XII века, издававшиеся от имени королей и крупных магнатов, очень похожи на англо-нормандские аналоги. Часть, поясняющая, к кому указ обращен, сразу же демонстрирует рост доли франкоязычных при дворе и за его пределами, имея ту же форму, что и в англо-нормандской хартии (которая, в свою очередь, была наследницей англосаксонских указов). Самый ранний сохранившийся документ такого рода – указ Давида I о передаче Аннандейла Роберту де Брюсу в 1124 году {321} . Однако перемены не ограничивались небольшой (хотя и растущей) группой франкоязычных аристократов при дворе. В обращении чаще говорится о «шотландцах» и «англичанах» (лат. Scotti и Angli), а не о французах/нормандцах (Franci). И достаточно скоро такие документы стали выдавать и получать также и лорды, говорящие по-гэльски. Здесь заметен определенный контраст с Уэльсом, где, несмотря на значительное нормандское расселение и влияние, местные хартии оставались более эклектичными по форме и характеру {322} .

С принятием новых типов документирования оказалось тесно связано покровительство новым формам религиозной жизни. Как и в Уэльсе и Ирландии, прелаты юга, нацеленные на реформы, считали местную шотландскую церковь отсталой и растленной. Но в первых двух регионах религиозная реформа часто шла в авангарде английской колонизации, в то время как в Шотландии инициативу взяла на себя правящая династия франкофилов. Сообщается, что новые религиозные обычаи принесла в Шотландию еще Маргарита. Давид основал ряд обителей, принадлежавших новым религиозным орденам, в том числе тиронцам, цистерцианцам и августинцам. К этим аббатствам обращены многие ранние королевские указы {323} .

Растущий объем письменных свидетельств позволяет нам наблюдать и другие важные сдвиги в государстве и обществе. Вильгельм Лев продвинулся в реформах системы управления гораздо дальше, чем Давид или Малькольм. Он принял меры по централизации власти и полномочий в руках короля и его местных представителей, в первую очередь шерифов и графов. Есть основания полагать, что с 1184 года шерифы регулярно проводили заседания местных судов; также в эти годы заметны шаги по территориализации службы графов. Сын и наследник Вильгельма Александр II пойдет в этом отношении еще дальше. В результате шотландские короли и их знать значительно расширили свои возможности. Именно в эти годы появилась и первая местная монета: чеканить ее начали при Давиде I, а при Малькольме и Вильгельме этот процесс набрал обороты {324} .

В этот период появляется и новый порядок владения и пользования землей – то, что историки позже назовут феодализмом. Сейчас специалисты обычно избегают этого термина, и вполне справедливо. Неясно, существовала ли когда-либо в Средние века последовательная «феодальная система» с четко определенными правилами владения и службы. Однако ясно, что в Шотландии мы начинаем наблюдать, как короли и лорды предоставляют земли в форме феодов (в Шотландии использовался термин feu). Феод жаловали в обмен на службу (как правило, военного характера). Хотя предоставление земель за службу само по себе вряд ли было новшеством, новыми оказались сами понятия, как и регламент несения такой службы.

Увидеть эти процессы в действии можно на примере передачи Аннандейла Брюсам. В старых учебниках утверждается, что Давид I предоставил эти земли Роберту в качестве феода, но это не совсем так. В оригинальном документе просто говорится, что де Брюс должен владеть Аннандейлом в соответствии с «теми обычаями, которые были у Ранульфа Мешена в Карлайле» (какими бы они ни были!). Но когда 50 лет спустя Вильгельм Лев подтверждал эти права для сына Роберта, Роберта II, история выглядела иначе. Теперь Аннандейл действительно назывался феодом (лат. feudum), и Роберт получал его в обмен на то, что отправил на королевскую службу 10 рыцарей. Также ему были предоставлены различные судебные права на этой территории. Похожие условия используются для аналогичных договоренностей в Англии и Нормандии, и возникающие в результате практики и методы также приближаются к тем, что мы видим там (хотя и не полностью их копируют) {325} . В этом смысле мы действительно можем говорить о том, что Шотландия становилась феодальным обществом. Однако новые порядки не навязывались извне, а скорее приспосабливались к местным условиям. В XII веке классические формы феодализма в Англии и Нормандии еще развивались, а шотландские монархи просто шли параллельным путем.

Нормандское влияние на Шотландию представляет собой своеобразный парадокс. Поскольку нормандцы появлялись по королевскому указу и на королевской службе, они оказали гораздо большее влияние на государство и общество, чем в Уэльсе и Ирландии {326} . При этом они были в равной степени и признаком, и двигателем перемен, отражая новую культурную и политическую ориентацию местных королей. Шотландия показывает, что могло бы произойти в Англии, если бы у Эдуарда Исповедника нашелся бесспорный наследник: значительное нормандское расселение и влияние, приведшие к симбиозу местных и континентальных форм. Объективно говоря, Шотландия стала более нормандской, нежели Уэльс или Ирландия, однако это произошло в значительной степени на ее собственных условиях. И когда дело касалось отношений с англо-нормандскими и анжуйскими королями юга, Шотландия всегда давала столько же, сколько получала.

21

Стронгбоу в Лейнстере: попытка создать марку, 1167–1171

Описывая завоевание Ирландии Генрихом II, Геральд Камбрийский сочинил панегирик. Обращаясь к королю, он заявил, что его победы известны всему земному шару. Генрих – «наш западный Александр» – создал королевства, охватившие весь известный мир. Это язык придворного подхалимства, и, как показывает упоминание Александра, Геральд не столько описывал достижения Генриха, сколько проводил льстивое (и достаточно научно обоснованное) сравнение между английским монархом и его античными предшественниками {327} .

Цели Геральда вполне понятны: собственное продвижение. Этот честолюбивый церковник стремился выслужиться перед королем. Но именно поэтому благодаря его тексту мы можем увидеть, какие настроения царили при английском дворе Генриха II и вокруг него. Ведь, захватив Ирландию, новый монарх, принадлежавший к Анжуйскому дому (или Плантагенетам), действительно превзошел достижения своих предшественников. Почти сразу после битвы при Гастингсе нормандцы начали претендовать на господство над другими территориями Британских островов. Вильгельм быстро подчинил себе соседних валлийских и шотландских королей и нацелился на Ирландию. В эпитафии Завоевателю рукопись E «Англосаксонской хроники» сообщает, что он, несомненно, захватил бы остров, если бы прожил на два года дольше. Это, конечно, преувеличение, однако оно указывает на более глубокую истину: завоевав Англию, Вильгельм получал в придачу политические интересы, включающие острова {328} .